Арабская лошадь глазами европейцев

В ориенталистском искусстве тема, которая легче всего пересекает культурные границы – это арабская лошадь, сказала однажды Джина Макдермот.

.

“Ориентализм” – термин, впервые использованный несколько столетий назад для описания Западом науки и искусства Востока, в основном Северной Африки и Азии. Около 40 лет назад он подвергся критике за культурную предвзятость. В то же время, несмотря на изменения в мировоззрении, одна тема в искусстве ориенталистов остается предметом всеобщего восхищения: лошади региона. Европейские и американские художники XIX века, которые специализировались на картинах Северной Африки, Леванта и Аравийского полуострова, были так же очарованы лошадьми этих земель, как и их обитателями.

.

Первыми коллекционерами ориенталистских картин с изображениями лошадей были состоятельные люди Европы и Америки, которым хотелось лицезреть отражение героических ценностей. Арабская лошадь представляла для этих художников и меценатов своего рода грубую честь и благородство. Соответствующим образом нарисованный арабский конь стал ностальгическим символом для западного мира, быстро затмеваемого промышленной революцией. То же стремление к простому и понятному прошлому было заметно и в других сферах, особенно в творчестве британских прерафаэлитов (направление в английской поэзии и живописи во второй половине XIX века, образовавшееся в начале 1850-х годов с целью борьбы против академических традиций, условностей викторианской эпохи и слепого подражания классическим образцам – Исламосфера); в США ковбойская феерия “Дикого Запада” Фредерика Ремингтона имела много общего с ориенталистскими изображениями бедуинских сцен (дикие лошади Северной Америки произошли от испанских лошадей, которые, в свою очередь, произошли от лошадей варваров и арабов).

.

Арабским мастерам “этих конских чудес” также отдавалась дань уважения. По мнению французского художника Фердинанда Виктора Эжена Делакруа, жители Северной Африки даже без лошадей были “греками и римлянами … арабами, которые закутываются в белое одеяло и выглядят как Катон или Брут”.

Лондонская галерея Mathaf Институт, пожалуй, внесла наибольший вклад в сохранение братства Востока и Запада. “После 40 лет работы с ориенталистским искусством тема, которая легче всего пересекает культурные границы, – это арабская лошадь. Ее притягательность кажется универсальной, – говорит управляющий директор галереи Джина Макдермот. – Художники-ориенталисты 19-го века сумели создать самые чувственные изображения этих лошадей”.

.

Первым художником-ориенталистом после своего единственного визита в Северную Африку в 1832 году стал Делакруа. Его любовь к животным ясно видна из многих картин и рисунков, сделанных до этого, а его дневники свидетельствуют об уважение к народам, которые посетил художник: “Марокканцы ближе к природе в тысячекратно”.

.

Особое значение для него имело искусство верховой езды. По словам Сьюзен Берендс Франк, куратора коллекции Филлипса, “по мере того как Делакруа развивался как художник, он все меньше внимания уделял точности анатомической структуры и физических движений и все больше сосредотачивался на том, чтобы передать героическое величие лошади ради эмоционального воздействия”.

.

При этом, по словам Франк, “в своих дневниках 1850-1854 годов он отмечал, что наиболее удачные сцены Северной Африки создал, когда забывал мелкие детали и мог вспомнить только поэтические и поразительные аспекты переживания, передаваемые через память и воображение”.

.

Еще один француз Фромантен использовал более точный и менее насыщенный цвет, чем его великий предшественник. Он чаще путешествовал и написал две книги о своем опыте в Сахаре и Сахеле. Он сказал, что сочетание арабского всадника и его лошади составляет “два самых умных и полностью развитых существа, которые создал Бог”.

.

Картина Фромментена, изображающая горячий, наполненный пылью ветер пустыни, известный как самум, не была бы столь трогательной, если бы в центре картины были не лошади, а другие животные. Как бы то ни было, картина показывает уязвимость как человека, так и лошади, которые противостоят, как один, буре в пустыне.

.

“Ландсир был выдающимся художником-анималистом Викторианской эпохи. Он не был известен как ориенталист, – говорит куратор коллекции Уоллеса Лелия Пакер, но он действительно очень хорошо понимал анатомию лошади”.

.

На картине изображена трогательная сцена между арабской кобылой и ее жеребенком. Арабские элементы здесь ограничиваются главным образом ковром и названием картины. Отсутствуют кровь, сражения и напряжение, которые так часто ассоциировались с арабскими породами у многих художников XIX века.

.

Нежность еще более пронзительна в эмоциональной картине художника-ориенталиста Жерома. Он был ведущим художником этого жанра в середине XIX века. Жером провел достаточно времени в арабском мире, чтобы знать, что потеря транспортного средства в пустыне может также означать потерю жизни.

.

Связь между всадником и лошадью бесспорна. Жером также разбирался в снаряжении конницы, и, хотя позже он изобразил арабского всадника, покупающего уздечку и другие аксессуары со своей фирменной точностью, здесь подобные элементы вторичны по отношению к этому вызывающему слезы действу.

.

Еще одной излюбленной темой ориенталистов была соколиная охота, которая являлась своего рода мирным вариантом войны, представлением без кровопролития. Соколиная охота была одним из нескольких общих занятий европейской знати, имевших корни в восточной части Средиземноморья.

.

Охота с незапамятных времен использовалась как подготовка к войне. Для жителей Запада, столкнувшихся со все более обезличенной резней, совершаемой пехотой в конфликтах XIX века, доиндустриальные племенные войны стали источником ностальгического очарования. Немецкий художник Шрейер, участник нескольких военных экспедиций, посвятил немало картин теме войны.

.

Мягкость мазков кисти Шрайера не уменьшает интенсивности мгновения. Командир группы усиливает ощущение драматизма: он хорошо вооружен, хотя винтовки, кажется, имеют довольно тонкие стволы, особенно в контрасте с мощным телосложением ведущей лошади и всадника. Война была высшим испытанием для лошади, и как европейцы, так и арабы хвалили арабские породы за их скорость и ловкость в бою.

.

Итальянский художник Колман, вероятно, никогда не покидал Италию, но он обладал достаточным чувством драматического восприятия, чтобы уловить то, что казалось сущностью арабов, которых он изображал. Он был очарован лошадьми и одеждой, как и большинство итальянских художников-ориенталистов. Энн Браун, председатель Комитета арабского конного общества, указывает, что название картины было дано не художником, который, должно быть, намеревался сделать ее “фантазией” – имитацией битвы, которая скорее проверяла навыки верховой езды, нежели была реальной вооруженной конфронтацией”.

.

“Эти туземцы празднуют, – говорит она, – и, вероятно, поэтому лошади украшены замысловатыми попонами и вышитыми нагрудными повязками, причём животные не боятся мушкетных выстрелов”. Самозабвение, с которым всадники стреляют из своего оружия, создает несколько гиперболизированное зрелище.

.

Американский художник Уикс был учеником Жерома, он много путешествовал. Лошади появляются на его картинах скорее как реквизит, чем как главная достопримечательность, он также был одинаково искусен в изображении и верблюдов и слонов. Его величайшая сила как художника-анималиста заключалась в том, что он включал лошадей в виньетки повседневной жизни.

.

Лошадь на этой картине сияет даже по меркам Уикса. Парча и позолоченные украшения говорят о более важном событии, чем просто встреча с продавцом оружия за воротами базара. Он привнес театральность в композицию, поскольку в реальной жизни вряд ли было возможно, чтобы такая величественная фигура совершала придорожную покупку.